С этого момента казалось, что со мной ничего не случится. Пришли санитары, мы спустились по лестнице, и пока я снимала грязные бахилы, один из мужчин решительно загородил проем в другой коридор. Это было смешно и дико одновременно. С тех пор я чувствовала, что за мной почти все время кто-то наблюдает.
Как я лежал в психушке. Записки с той стороны
В отношении общества к психическим заболеваниям есть две крайности. Первая — это отчуждение. Их считают опасными, пугающими безумцами. Вторая — романтизм. Как будто я тонкий романтик с биполярным расстройством. И то, и другое далеко от реальности. Психические заболевания — это, прежде всего, болезни, которые нужно лечить. Чем раньше, тем лучше. И лучше один раз попасть в психиатрическую больницу, чем отравлять всю жизнь безумием».
«Луна» поговорила с людьми, которые когда-то побывали в психиатрической больнице и провели там некоторое время. Они рассказали о своем опыте и впечатлениях от условий, процесса лечения и интересных соседей. Соседи здесь действительно часто бывают интересными. Лечение помогает, но не всегда. И условия медленно, но верно улучшаются с каждым годом.
Берегите себя и свое психическое здоровье. Вот о чем наш новый текст.
Мы изменили некоторые имена.
Джохар:
В 2017 году у меня диагностировали биполярное расстройство. Атмосфера очень скучная, делать нечего. Хорошо, есть книга, которую можно почитать.
Соседи все в разной степени отстойные. Один из них снова спрятал моего пони, чтобы его не украли. Процесс лечения заключался в подборе грамотного лечения в виде таблеток, которые делились между собой.
Я помню медсестру, у которой каждый день убирался один и тот же дедушка. Семьдесят процентов его усилий по уборке сводились к удовлетворению собственного нервного тика. Чтобы сделать движение, он поворачивал голову, высовывал язык, поднимал плечи и раскачивался взад-вперед. После короткого разговора с медсестрой выяснилось, что дедушка убирается потому, что медсестра очень любит произведения Дэвида Линча.
«Боты», или зомби, — это те, у кого стеклянные глаза. Обычно их хватает только на одну программу, например «Есть сигарета?».
Маша жестокая. Я — нет. У нас есть зомбирующее требование, когда мы курим в туалете, где вообще-то курить нельзя (но все медсестры сердито говорили: «Вы думаете, со мной нельзя договориться?». Или сердито: «Ну, скажи: мы идем, мы идем развлекаться!») — стоять и молчать. Первая сигарета утром должна быть выкурена целиком или хотя бы с Машей в паре, но чаще всего наедине. Кто-то еще может присутствовать, достаточно тихий, не зомби, кто-то, кто почти один из вас, чтобы придержать дверь. Дверь надо держать, чтобы не воняло снаружи, потому что дверь нельзя закрыть. Она сделана из стекла и всегда открыта. Я сделал фотографию: то, что видит сумасшедший, когда садится на унитаз: кафель, открытая дверь, ряд умывальников, дверь в душ.
Завтрак в девять утра. От пробуждения до завтрака проходит полтора часа. Час, если вычесть чистку зубов и рисование стрелок водостойким фломастером. Говорят, в психиатрическую больницу Алексеева можно пронести танк. Мне принесли зеркало, и я положил его в карман халата поверх ночной рубашки (такая форма). Мне принесли блокнот, и я его просто взяла. Я была девочкой с секретом, потому что лезвие для членовредительства было в том же блокноте, на сложенном листе, прикрепленном скрепкой. И это в больнице, где ручки отбирают, потому что ими можно ткнуть кому-то в глаз. И где зеркала, конечно же, запрещены.
Между пробуждением и завтраком идет битва двух каналов (нормальные против зомби, нормальные побеждают): либо МУЗ-ТВ, либо ТНТ МУЗЫКА. И. попала в Алексеева-Кащенко, потому что не спала пять суток, жила в комнате, полной зеркал, разговаривала со всеми умершими родственниками на всех коленях и мочилась по всей квартире. Первые четыре дня ее пичкали «Халиком», первая неделя полностью стерлась из памяти, теперь мы вместе танцуем под песню группы «Звонкие голоса»: «Я верю в чудеса, я слышу все голоса, они смеются, а ты пой, пой со мной». «Они говорят, что ты сумасшедшая, а я говорю, что узнаю это сама…». Однажды мы погружаемся в глубины 1990-х годов: Маша, которая старше на пять лет, рассказывает о «Я — ворон» Линды и «Опере № 2» Виты. Мы смотрим на камни и анализируем культуру как палимпсест. «О-те-те-те, в переулке нас ждет маньяк…».
Если не танцевать хотя бы полчаса, на системе пятиразового питания в группе СБКС (сухая белково-композитная смесь) за две недели увеличиваешься килограммов на пять-семь.
Существует также OVD (основная диета) и LBD (легкая диета), под которую не нужно танцевать, но которую принимают всего несколько бабушек: В моем путешествии LBD было всего пять. Вообще-то лечебных диет больше, но почему-то эти были основными, и не было, например, высокобелковой ВБД. В любом случае, SBCS воспринимается как недоедание (что такое RPP/пищевое расстройство я здесь не слышала, но мне не давали спокойно поесть).
После завтрака есть полдник в 11 утра, когда открывают холодильники. Следующее открытие холодильников — в 16.00, затем обед в 13.00. Вне этого времени, разумеется, доступа к холодильникам нет. Ужин в 6 вечера, кефир забирают в 9 вечера, а спать ложатся в 10 вечера. С 21.00 до 2.00 все должны не спеша ходить и чистить зубы. Душ принимается по принципу «одна палата — одна ночь». Иногда, если никто не просит, душ можно не принимать. Иногда вы можете попросить дополнительный душ вместо этого. Тогда вы должны успеть принять душ в течение трех минут в одной кафельной комнате, пока кто-то другой принимает душ во второй кафельной комнате (иногда с криками «Не мойте голову!», даже я с сантиметровыми волосами). Ничего плохого в этом нет, просто ты моешься, а на тебя пялится женщина, которая, если тебе не повезло, угрожающе раскинулась на стуле. А дверь открыта, потому что, очевидно, вы не можете запереться. Если вам повезло, за вами никто не наблюдает, но дверь все равно открыта. Или наблюдатель есть, но дверь можно закрыть — тоже хорошо.
В палате есть два тайника: за кафельной стеной в туалете, в углу за унитазом, и между двумя кроватями в палате, далеко по диагонали от входа, на полу, когда ты почти лежишь, но одна кровать моя, а на другой спит сосед. В какой-то момент, по какой-то непостижимой причине, я расслабилась настолько, что перестала думать о том, как я «психую», потому что у меня единственный в палате мобильный телефон и я светила им налево и направо, и перестала отворачиваться от соседки, потому что искренне верила, что она может только стучать. Однако Маша убедила меня быть предельно осторожной до последнего момента. Иногда интересно, насколько люди не замечают важных вещей: Пакан Наташа, например, так и не узнала про мой телефон. Наташа носит огромный живот и говорит, что беременна, но даже врачи, похоже, не уверены, так ли это. Никакой морали в этом вопросе нет. Наташа говорит: «У тебя есть сигарета?» не как зомби (конечно, она кофемолка). Она говорит как человек, который даст вам в морду, если вы ответите неправильно. Как обычно, я первый говорю Наташе что-то вроде «Наташа, ты oh***** голая». Однажды Наташа заходит в кабинку, показывает на меня пальцем и говорит: «Она вас всех сдала». Наташа имеет в виду стойку для сигарет. У двоих в кабинке всегда есть сигареты: у меня (заначка 3-4 пачки) и у девушки А. (1-2 пачки). A. Наташа говорит: «Держи сигареты у меня, так безопаснее», — а сама выкуривает почти все пачки. Мне она даже не предлагает сигареты.
Жизнь после «психушки»
Даже в кампании по реформированию психоневрологических учреждений время от времени возникает следующая картина: «Да ладно, не все же они там сумасшедшие».
Но если бы население ПНИ состояло только из «сумасшедших», разве систему не нужно было бы менять?
Дело в том, что «сумасшедшие», то есть люди с биполярным расстройством, шизофренией и т.д., пока не вызывают такого массового сочувствия, как люди с расстройствами аутистического спектра или синдромом Дауна. «Психопатов» обычно боятся; любой «психопат» кажется потенциально жестоким многим условно «нормальным» людям.
Само психическое заболевание вызывает страх, и этот страх иррационален. Человек покидает больницу, чувствуя себя отчужденным, часто его даже сторонятся близкие люди.
— Пребывание в лечебнице ломает восприятие мира в любом возрасте, — говорит Анна: — Уже после первого пребывания в лечебнице моя жизнь полностью изменилась: у меня было ощущение, что между мной и другими людьми стоит стена, было чувство, что никто не может меня понять.
Вы знаете анекдоты про «психушки»? Я вздрагивала, когда их слышала. И мне было очень трудно поднять настроение, что-то во мне было сломано.
Раньше я была очень целеустремленной, но после больницы вся моя деятельность пошла на спад, все зависело от перепадов настроения, я не могла прийти в себя, не могла себя контролировать, то есть это сказалось на моем характере.
Моя вторая госпитализация произошла, когда мне было 18 лет. Этому предшествовало то, что я хотела изучать медицину, но я не знала учебной программы и должна была быстро готовиться. Одну ночь я не спал, чтобы учиться и готовиться, вторую, потом третью, потом четвертую….. Неделю я вообще не спал.
После этого у меня случился приступ безумия. Меня положили в больницу имени Кащенко. Там было легче, но были и тяжелые моменты. После этого болезнь стала прогрессировать, и я часто оказывался в больнице, иногда по два раза в год.
Сначала мне поставили диагноз маниакально-депрессивный психоз, который сейчас называется биполярным расстройством. Через некоторое время диагноз изменили на шизофрению.
Я была очень потерянной. У меня были подружки, много-много подружек. Я вела неактивную жизнь. Единственный луч надежды появился, когда мне предложили работу модели, но сначала я должна была пройти обучение. И я сделала это бесплатно, хотя другие платили деньги за обучение.
Но различные страхи заставили меня решить: «Мне все равно! Я выкручусь…». Поэтому я не воспринимала тренинг всерьез. А они хотели отправить мои фотографии Карлу Лагерфельду. Так что у меня могло быть будущее в этой сфере.
Была также алкогольная зависимость, которую я преодолел.
Мне было трудно адаптироваться к нормальной жизни, найти себя. Меня в основном окружали люди, похожие на меня.
Люди, которые не имели отношения к психиатрическим клиникам, не задерживались в моей жизни надолго. С другой стороны, такие люди, как я, меня привлекали.
Мне было легче общаться с такими же, как я, потому что я чувствовал, что они лучше меня поймут, если они прошли через то же, что и я, через психиатрические клиники. Холостой образ жизни — это все, что связано с прогулками и посещениями. Моя личная жизнь тоже не складывалась, я был интересен внешне, но у меня не было отношений. Я оставалась в стороне до 30 лет.
Клуб «Феникс» – единственный в пятимиллионном городе
В Санкт-Петербурге есть только одно государственное учреждение, которое помогает людям с психиатрическими диагнозами вернуться к нормальной жизни: социально-реабилитационный клуб «Феникс», который был основан в феврале 2000 года под эгидой Санкт-Петербургской психиатрической ассоциации.
В городе проживает около тридцати тысяч человек с особыми потребностями и хроническими психическими заболеваниями. «Феникс» — это сообщество пациентов и их родственников, своего рода пространство не только для общения, но и для получения новых навыков, в том числе профессиональных и творческих.
Единственная организация в городе находится на грани закрытия из-за проблем с финансированием. Она живет в основном за счет энтузиазма своих членов, в том числе тех, кто стоял у истоков ее создания в конце 1990-х годов.
— В клуб «Феникс» меня привела психолог, которая много значит для меня и помогает мне», — вспоминает Анна. «Она также некоторое время работала в этой организации, помогая родителям людей с проблемами психического здоровья.
Когда я пришла в «Феникс», я также увидела знакомых. Мне там понравилось, и я начала появляться, хотя сейчас у меня нет столько времени, чтобы приходить регулярно. И мне не интересно просто прийти попить чаю и поболтать, я хочу как-то помочь, поддержать чью-то работу, поучаствовать в чем-то».
«Феникс» определенно помог мне и дал возможность почувствовать себя нужной. Я чувствую, что это моя судьба — помогать таким же, как я. Я освоилась здесь.
Вначале я чувствовал себя там некомфортно, потому что приходят самые разные люди: Человек ведет себя определенным образом, и это влияет на меня, то есть человек, который сошел с ума, ведет себя так, что и мне становится плохо. Поэтому мне приходилось ездить в Феникс очень организованно. Потом я привык к этому.
Такие клубы очень нужны. Мужчины приходят в клуб и расслабляются, потому что здесь на них не смотрят свысока. Я смог сориентироваться, я научился общаться с людьми, я развивался, то есть не опускался, я обрел больше уверенности, исчез тот барьер между мной и людьми, исчезла та стена, которую я сам воздвиг.
Это происходило постепенно, в течение жизни. Я просто начала встречать людей, которые меня понимали, но без диагнозов и опыта лечения в психиатрических больницах. Теперь я больше не чувствую этого разрыва. Очень важно, что теперь я могу общаться не только в клубе.
Сейчас я чувствую, что моя болезнь не мешает мне общаться с людьми. Но это не относится ко всем, кто страдает от психического заболевания. Есть люди, которые до сих пор находятся в состоянии, когда они чувствуют себя «белой овечкой».
В больнице меня встретили приветственным коктейлем из транквилизаторов и седативных — его дают всем новичкам, чтобы они быстрее освоились и легче переносили стресс.
Многое из того, что я принесла с собой, было отобрано медсестрой. Она конфисковала мои таблетки, маникюрные ножницы, щипчики, вилку, пинцет, бритву и зеркало. Медсестра спросила меня, не склонна ли я к самоповреждениям, и, не дожидаясь моего быстрого ответа, забрала также мою пилочку для ногтей. В больнице с этим было очень строго — все, что сделано из стекла, было запрещено, даже флакон духов или косметика. Вам не разрешалось ничего прятать: Медсестры следят за пациентами и могут отобрать любой предмет, представляющий опасность.
В больнице есть палаты для мужчин, женщин и агрессивных пациентов. Мне дали двухместную палату с 18-летней девушкой. Она уже несколько раз пыталась покончить с собой, и это был не первый ее случай в больнице. Ее соседка объяснила мне местные правила: Вам не разрешается покидать палату (исключение составляют столовая и процедурный кабинет), душ разрешается принимать только утром и вечером, а во время «времени отдыха» вам не разрешается выходить из палаты. Вам также не разрешается открывать окна (у них даже нет ручек), выходить из больницы (спасибо за винтовой замок) и есть нездоровую пищу — это может вызвать проблемы с желудочно-кишечным трактом и нарушить план лечения. Курить тоже было запрещено, но на это почему-то закрывали глаза. Девочки собирались в туалете — единственном на весь блок и с двумя кабинками — при любой возможности, так что шанс пописать в одиночестве, не вдыхая дым, был нулевым.
Режим
7:00-9:00 — Душевые открыты.
9:30 — Завтрак и таблетки.
13:30 — Обед и таблетки.
14:00-16:00 — Тишина.
17:30 — Ужин и таблетки.
19:00-21:00 — открыты душевые.
В женском отделении нас разбудил в 9:30 голос медсестры, зовущий нас на завтрак. Не могу сказать, что в клинике плохо кормят: раз в неделю была божественная пшенная каша, а на ужин — очень вкусное картофельное пюре с лососем, но гораздо чаще в меню были сосиски неизвестного происхождения и полусырая котлета с жирной подливкой.
Прошло много времени, прежде чем мне поставили диагноз — мой психиатр колебался между клинической депрессией и биполярным расстройством 2-го типа. Я принимала 18 таблеток в день, из-за чего постоянно хотела спать и многое забывала. Большинство моих воспоминаний о больнице сохранилось только благодаря дневнику, который я вела в Telegram.
Люди считают, что пациентов в психиатрических больницах заставляют принимать таблетки, чтобы не беспокоить персонал — как в фильме «Бабочка над гнездом кукушки» и других фильмах. Это заблуждение — никто не заставляет пациента принимать таблетки, если он в здравом уме и не представляет опасности для себя и окружающих.
Я добровольно принимал прописанные лекарства, а иногда, когда не мог справиться с тревогой, шел к врачу, чтобы получить лекарство или инъекцию. В клинике нет Wi-Fi, но никто не забирает мобильные телефоны — можно сколько угодно сидеть в Интернете, смотреть фильмы и слушать музыку. Смартфон могут изъять только в том случае, если он вызывает негативные реакции. Со мной в больнице лежала девушка с шизофренией, которая постоянно вызывала скорую помощь. Галлюцинации заставляли ее думать, что ее отцу кто-то угрожает, и она отчаянно пыталась его спасти. Головой она понимала, что ей все привиделось, но эмоции были намного сильнее, и она не могла с ними справиться. Эта девушка была единственной, кому позвонили.
Выписка
Никому не говорят о дате выписки до последней минуты. Они могут сказать: «Мы сообщим вам в пятницу, когда вас выпишут». Я ждала этого дня с понедельника, считая минуты. В пятницу врач сказал: «Ну, пока у вас нет жалоб, мы скажем вам на следующей неделе, когда вас выпишут».
Так я жила в большом волнении до понедельника, мои родственники тоже волновались все выходные, они знали, что в пятницу будет назначена дата выписки. Врач позвонил, когда мой муж был уже почти на месте (он не выдержал и приехал сам с родственниками). Их приняли, а мою выписку назначили на вторник.
Перед выпиской врач позвал меня в свой кабинет. Только тогда он объяснил, что со мной произошло. До этого он ничего не сказал мне о моем диагнозе. Мне сказали, что у меня депрессия, но никаких отклонений в организме нет, и что я должна принимать антидепрессанты в течение года, а потом постепенно прекратить. Если бы я не заметила никаких ухудшений, это было бы замечательно. Если нет, попробуйте пройти коррекцию у психиатра или….. добро пожаловать! Диагноз мне не поставили, только справку и пакет с лекарствами на первый день. В аптеке у меня уже был новый рецепт, выписанный по записям врача.
Что я думаю о лечении?
В моем случае, конечно, мне вообще не нужно было приходить сюда. Я мог просто принимать лекарства под наблюдением хорошего врача. Но на приеме врач решил спасти меня от самоубийства, выписав мне билет в «психушку». Радикально, ну…
Из прошлого опыта мы знаем, что больница — не лучшее место для выздоровления. Мне повезло, что мне относительно быстро дали соответствующие лекарства, и я поправилась.
Но мне могло и не повезти, как моей Наде. Ее продержали около двух месяцев, ей это нисколько не помогло, и ее выписали только по просьбе родственников. Сейчас она находится в дневном стационаре.
Антидепрессанты тоже не помогают. После первой недели эйфории наступает обратный эффект: Все становится более серым. Например, поначалу вы перестаете различать вкус пищи. Более того, после полной изоляции у вас по-прежнему болит голова из-за шума информации и окружающих людей (зачем вам снова ограничивать себя в телефонных звонках и Интернете?).
О побочных эффектах: Я до сих пор не могу испытать оргазм. По ночам я сильно потею. Но по крайней мере я чувствую себя человеком: мне хочется жить, работать, смотреть на вещи более позитивно, не впадать в истерику. Я с нетерпением жду того момента, когда мне придется прекратить прием таблеток, и в то же время боюсь этого. Я не могу знать, что тогда произойдет. Но я не хочу оказаться в больнице во второй раз. Я бы никому не пожелала такого опыта».
История моей подруги потрясла меня, я задумалась о многом. Но больше всего меня беспокоило то, как долго ни Саша, ни ее друзья, ни семья не поднимали тревогу. Никто не замечал, что девочка не только скучная, но и больная. Если бы мы распознали проблему раньше, этой истории могло бы и не быть. Как же распознать депрессию? Как отличить болезнь от плохого настроения? И как не довести себя до больницы? Об этом мы поговорим с экспертами в следующей статье.
